Александр Бушков - Д`артаньян – гвардеец кардинала. Книга первая
– Ваш муж?! Сударыня, вы показались мне настолько юной, что я и предполагать не мог о таком вот обстоятельстве… Вы так очаровательны и юны, клянусь честью рода д’Артаньянов – именно это имя я ношу, – что я и подумать не мог…
Наливая ему вина, очаровательная хозяйка призналась с милой гримаской:
– Сударь, юность мужская и женская – разные вещи… Если мужчина может пребывать в холостом состоянии хоть до седых волос, то нашей сестре, увы, приходится гораздо раньше устраивать жизнь… Надобно вам знать: я, хоть и занимаюсь подобным ремеслом, но родилась не горожанкой, а настоящей мадемуазелью и происхожу из довольно древнего рода в Нормандии…
– Вот она, разгадка! – воскликнул д’Артаньян, как заправский волокита. – С первого же мига, как я вас увидел, я сказал себе, что дело тут нечисто: юная дама, обладающая такой красотой и статью, просто не имеет права оказаться обычной буржуазкой…
Услышав, что ее титуловали «дамой», молодая особа потупилась от удовольствия, кончики ее ушек порозовели:
– Ваша проницательность делает вам честь, шевалье д’Артаньян… Увы, наш дом пришел в совершеннейший упадок, и, как ни печально в этом признаваться, причиной стало предосудительное поведение моей матушки. Случилось так, что она влюбилась в одного дворянина из их соседства, и он в нее также, и, что гораздо хуже, они стали искать тех встреч, что способны вызвать роковые последствия, если охваченные страстью особы состоят в законном браке… Отец мой, застигнув однажды соперника в собственном доме, проткнул его шпагой, и это убийство разорило оба дома, зажиточных прежде. Они пустили на ветер свое достояние, одни – стремясь покарать моего отца, другие, то есть наша фамилия, – защищаясь. И суды, и наемники проглотили все, что нашлось в сундуках и кошельках…
– Что ж, это мне знакомо, – сочувственно сказал д’Артаньян. – Такие истории – не привилегия одной Нормандии, в Беарне случалось нечто подобное… И чем же все кончилось?
– В конце концов мой отец, собрав последние средства, выкупил себе помилование у правосудия, а также принял меры, чтобы избавить себя от мстителей. Мою матушку он заточил в монастырь и сам взялся за воспитание детей. А нас у него было восемь: три мальчика и пять девочек. Мальчики недолго его обременяли – едва они вошли в возраст, батюшка отправил их на военную службу. Нас, девушек, он сначала рассчитывал также раскидать по монастырям. Однако… – и молодая хозяйка улыбнулась так лукаво и многозначительно, что фантазии д’Артаньяна достигли высшей точки, – однако мы, должно быть, череcчур уж любили мирскую жизнь со всеми ее радостями… Ни одна из нас не пожелала вступить в монастырь. Отец, немало этим раздосадованный, выдал нас замуж за первых встречных. Не имея состояния, не станешь придирчиво выбирать зятьев, будешь счастлив принять тех, что замаячат на горизонте… Одна моя сестра теперь замужем за бедным дворянином, он соблюдает обычно пост длиной в полгода и заставляет следовать этому жену – вовсе не из набожности и не по какой-то заповеди церкви, а потому, что есть ему не на что. Другая стала супругой одного крючкотвора, исполняющего в суде в наших местах ремесло адвоката и прокурора…
– Ну, должно быть, она не самая несчастная из сестер? – усмехнулся д’Артаньян. – Люди такого сорта обычно неплохо устраиваются за счет других, я о судейских крючкотворах…
– Вы совершенно правы, шевалье, несмотря на молодость, вы прекрасно знаете жизнь (д’Артаньян при этих ее словах сделал значительное лицо и гордо подбоченился). Пожалуй, эта моя сестра – самая из нас благополучная… Две других моих сестры устроились ни так и ни этак – живут их мужья не блестяще, но, по крайней мере, дело не доходит до полугодовых постов…
– И как же обстояло с вами, очаровательная…
– Луиза, – сказала она с обворожительной улыбкой. – Так звучит имя, данное мне при крещении.
– Должен сказать, что оно великолепно, – сказал д’Артаньян, уже освоившийся в ее обществе. – И как же обстояло с вами, очаровательная Луиза?
– Откровенно говоря, мне трудно судить о своей участи, – сообщила Луиза с кокетливой улыбкой. – С одной стороны, я получила в мужья, во-первых, дворянина, пусть и захудалого, во-вторых, обладателя некоторых средств. Муж мой, дослужившись до лейтенанта пехоты, сменил ремесло и занялся сдачей внаем меблированных комнат, а нынче вот и открывает кабаре, то есть винный ресторанчик… С другой же… – и она одарила гасконца откровенным взглядом. – Столь хороший знаток жизни, как вы, несомненно понимает, как должна себя чувствовать молодая женщина, наделенная мужем старше ее на добрую четверть века, к тому же добрых шесть дней в неделю проводящего в деловых разъездах…
«Черт меня раздери! – подумал д’Артаньян. – Преисподняя и все ее дьяволы! Неужели мои фантазии не столь уж беспочвенны и оторваны от реальности?! Когда женщина так играет улыбкой и глазками…»
– Вам, должно быть, невыносимо скучно живется, Луиза, – сказал он с насквозь эгоистическим сочувствием.
– Вы и представить себе не можете, шевалье д’Артаньян…
– Вдвойне жаль, что я не смогу у вас поселиться… Не хочу быть самонадеянным, но питаю надежды, что мне удалось бы скрасить вашу скуку рассказами о великолепном Беарне… – Выпитое вино и благосклонные взгляды хозяйки придали ему дерзости, и он продолжал решительно: – И, быть может, служить вашим кавалером в прогулках по этому городу, чьи достопримечательности заслуживают долгого осмотра…
– Дорогой шевалье, – решительно сказала Луиза. – Сейчас, когда мы так мило и умно побеседовали и, кажется, узнали друг друга поближе, я не вижу для этих апартаментов иного жильца, кроме вас.
– Но мои стесненные средства…
– Забудьте об этом, шевалье! Дайте мне за комнаты столько, сколько сами пожелаете… а то и совсем ничего можете не платить. Не удручайтесь платой, право. Заплатите мне сполна, когда составите себе состояние – я убеждена, что это с вами случится гораздо быстрее, чем вы думаете. Столь умный и храбрый дворянин, как вы, очень быстро выдвинется в Париже. В нашем роду никогда не было, слава богу, ни ведьм, ни гадалок, но я уже убедилась, что предначертанные мною гороскопы всегда сбываются…
– Я очарован столь доброй любезностью, – сказал д’Артаньян уже из приличия ради. – И все же…
– Д’Артаньян, д’Артаньян! – шутливо погрозила ему пальчиком очаровательная Луиза. – Разводя подобные церемонии, вы изменяете вашей родине! Неужели существуют гасконцы, которые, будучи на вашем месте, не были бы счастливы воспользоваться столь доброй фортуной?! Или вы лишь притворяетесь гасконцем?
– Никоим образом, – сказал д’Артаньян, чрезвычайно обрадованный таким поворотом дела. – Что ж, я вынужден капитулировать перед лицом натиска, который у меня нет желания отражать…
– Вот и прекрасно, шевалье! – просияла очаровательная хозяйка. – Я чувствую, мы станем добрыми друзьями…
– Со своей стороны клянусь приложить к этому все усилия! – браво заверил д’Артаньян.
Увы, совершенного счастья в нашем мире доискаться трудно. Когда д’Артаньян, приятно взволнованный обретением и удобной квартиры, и прелестной хозяйки, приканчивал бутылку анжуйского, в гостиной появилось новое лицо, имевшее, к сожалению, все права тут находиться, поскольку это и был законный супруг очаровательной Луизы, отставной лейтенант пехоты, человек, как легко догадаться, лет пятидесяти, невыносимо унылый и желчный на вид субъект, одетый в черное платье на манер судейских чиновников. Поначалу на его кислой физиономии все же появился некоторый намек на улыбку – когда он узнал, что видит перед собой занявшего лучшие апартаменты постояльца. Однако вскоре, перекинувшись с д’Артаньяном парой фраз, он вновь впал в прежнее состояние обиженного на весь свет брюзги. Должно быть, был неплохим физиономистом и умел рассмотреть содержимое чужих кошельков через сукно камзола – и сразу понял, что платежеспособность д’Артаньяна находится под большим сомнением. Гасконцу показалось даже, что г-н Бриквиль (именно такое имя носил супруг красавицы Луизы) намерен решительно опротестовать заключенную женой сделку, и потому наш герой принял самый гордый и независимый вид, как бы ненароком поглаживая эфес шпаги, всем своим видом показывая, что в случае попытки претворить свои намерения в жизнь отставной лейтенант будет вызван на дуэль в этой самой комнате вопреки всем королевским эдиктам.
Должно быть, г-н Бриквиль был не только физиономистом, но и умел порою читать чужие мысли – он по размышлении уныло согласился с происшедшим вторжением гасконца. Правда, всем своим видом показывал, что кто-кто, а уж он-то вовсе не собирается быть не то что добрым другом д’Артаньяна, но хотя бы приятным собеседником. Но поскольку это, во-первых, не сопровождалось чересчур уж явными проявлениями враждебности, подавшими бы повод для дуэли, а во-вторых, д’Артаньяну было достаточно и общества хозяйки, он решил про себя быть философом. То есть стоически выдерживать скрытую неприязнь г-на Бриквиля, обладавшего, тем не менее, одним несомненнейшим достоинством, а именно тем, что его шесть дней в неделю не бывало дома…
